Известный нижегородский рок-музыкант, журналист и писатель Вадим Демидов… меняет профессию. Теперь он просто рассказывает сказки. Для детей «после 16 лет». Вадим написал их целую книгу. ИА «Нижний сейчас» не могло пройти мимо этого знаменательного события.
- Вадим, почему «сказки для взрослых»? У тебя неплохо получается писать песни и романы-антиутопии. А тут – новый жанр, неизвестно еще как его встретит читатель...
- Антиутопия – это тоже сказка. Вообще, если вдуматься, я всю жизнь сказками и занимаюсь – сказочные романы, сказочные песни, фантасмагорические «хармсинки», «кортасаринки». Меня в литературе сказочность и привлекает – гротескность, абсурд, миф. Что же до моего читателя – он числом невеликий, но преданный, я уверен, он мои сказки с удовольствием прочитает, тем более среди них немало веселых. Кроме того, в сборнике достаточно игр с чужими сюжетами – как литературными, так и, например, мультипликационными. Пожалуй, столь озорной книги у меня еще не было.
- Из того, что уже было на сказочную тему в русской литературе, сразу вспоминаются «сказки для взрослых» Салтыкова-Щедрина и Людмилы Петрушевской. Ты с восхищением поглядываешь на классику или пытаешься идти собственным, нехоженным путем?
- Хорошо, что ты упомянул Петрушевскую, ведь она мой самый любимый русский писатель. Уже в студенчестве я пробовал писать рассказы, и мне они тогда казались очень недурственными. Писал я в модном тогда стиле потока сознания, рассказы выходили плотные, как кирпичи. И тут я в каком-то журнале прочитал пару рассказов Петрушевской, и у меня в голове случился переворот, сразу стало ясно, какую дрянь я написал. Притом, что я к тому времени читал и Фолкнера, и Томаса Манна, и Сэлинджера, но вот именно Петрушевская мне мозги на место вставила. В ее вещах всегда много «жесткача» и цинизма, но это и есть мой мир. И конечно, я читал ее сказки, они прикольные, но у меня совсем-совсем все другое.
- Про Петрушевскую я просто знал. Ты об этом говорил еще Блудышеву с Ластовым, когда они тебя интервьюировали на ТВ лет 25 назад. Кстати, твои сказки, на мой взгляд, роднит с произведениями Петрушевской тягостное ощущение безысходности. Тебе не кажется, что «хэппи энда» не хватает?
- Да дался тебе этот хэппи энд! И вообще что такое «хэппи энд»? Герой удачно женился, встроился в газовый бизнес, поступил на работу в ФСБ, разбогател? Выжил на войне? В моей парадигме это понятие вообще отсутствует. Мы все одновременно и ангелы, и демоны, эта амбивалентность и есть наша сущность. Благодаря такому раздвоению хэппи энд может для героя обернуться внутренним крахом, а, например, его смерть может в итоге обернуться триумфом и победой. Хэппи энд хорош в мелодрамах, а я таким не занимаюсь.
- Больше всего из твоих сказочных героев мне понравился Заяц, который когда-то играл в «Ну, погоди!» Может быть, потому, что у многих представителей нашего поколения высвечивается одно и то же будущее с этим персонажем?
- Ты абсолютно прав. Герои сказок покрыты шерстью и хвостаты, но это только видимость, разумеется, все их конфликты вполне человеческие. Мои заяц-пенсионер, свинья, которую вот-вот должны заколоть, превратившаяся в речное существо собачка Муму, – это я, ты, все мы. Может показаться, что я кое-где ностальгирую по молодости, по советским временам, но эта ностальгия немножко ироничная.
- Одно время ты дружил с Захаром Прилепиным. Что произошло между вами? В дружбу вмешалась политика?
- Вмешалась гражданская война. Разбежались по своим лагерям. Захар выбрал «почву», меня же эта тема вообще не волнует. Послевоенная история показывает, что мир сближается, границы становятся прозрачными, а понятие «нация» становится маловажным. Погляди, люди запросто покидают родину и оседают в других местах, сплошная миграция. Думаю, все идет к тому, что человек будет объединяться не по признаку национальности, а по каким-то иным признакам – темпераменту, скорости мышления, степени амбициозности. К примеру, Силиконовая долина уже превращается в какой-то межнациональный научный анклав. Но в то же время, скажем, на Донбассе, за который сражается Захар, образуется пространство, где национальная идентичность является главным склеивающим фактором. И если условная Силиконовая долина является частью цивилизации мира, и эта цивилизация – будущее нашей планеты, в ее ядре заложены новые технологии, свежие социальные идеи, дипломатия и компромиссы, то Донбасс оттягивает планету назад, в цивилизацию войны, где все решается, как в старину, силой кулака и скоростью пули.
И заметь, защитники «русского мира» сегодня на скорую руку приватизируют всю русскую классику - Пушкина, Лермонтова, Толстого, мол, писатель русский – всегда воитель. Потребовалась какая-то идеологическая подпорка, и русская классика сгодилась для этого. Но ведь все наши великие писатели – люди XIX века, тогда цивилизация мира не установилась даже в самых передовых странах.
Эволюция неизбежна, цивилизация мира придет и на Донбасс. Вот только с опозданием – остальные страны уже существенно убегут вперед. Мир перекраивается по иным правилам, и невозможно этого не замечать.
Вадим Демидов на концерте в Петербурге. Фото Татьяны Сахаровой
- Большинство твоих почитателей в большей степени воспринимают тебя как (пока еще) музыканта, а не писателя. Или уже нет? Как ты себя воспринимаешь сам?
- Хорошо, если они меня просто воспринимают, в любом качестве. Сегодня мир распахнут, культурной информации пруд-пруди, я сам не успеваю прочитывать и отслушивать новинки. И если у кого-то в голове я занимаю даже крохотную нишу, то очень рад. Я чувствую, что «я-писатель» стал сильно влиять на «я-автора песен», сложность романной формы перекочевывает в мои песни. Но с другой стороны, музыкальная поэтичность присутствует в моей прозе. Наверное, что бы я ни делал, получается бесконечный дневник моего бытия на фоне ускоряющегося времени. Становясь старше, я постепенно усложняюсь, это неизбежный процесс.
- Ты согласен с тезисом, что «рок-н-ролл мертв, а я еще нет»? И что такого интереса к року у публики как в 70-е и 80-е годы уже не будет никогда?
- Конечно, согласен. Но только песенный жанр никуда не денется, песни будут существовать всегда. Будут меняться ритм, темп, звуки, голоса, но люди будут продолжать класть стишки на всякие мотивчики. Кстати, я сам все дальше отступаю от собственно рока. Меня очень интересует союз песни и академической музыки, например, то, что делает Маноцков. Арво Пярта много слушаю. К тому же есть песенная традиция Таривердиева, он ведь сочинял гениальные вещи. Я все чаще заглядываю в эту сторону. Называть это роком или нероком – несущественно.
- Какие группы в отечественной и западной рок-музыке наиболее дороги тебе? И что не нравилось, не нравится и уже не понравится в роке никогда?
- Такой вопрос я просто ненавижу, хотя его задают довольно часто. Я слушаю очень много новой музыки, на некоторых песнях задерживаюсь, но чаще жду секунд десять и жму на следующий трек. Что-то оседает в памяти. Оригинальная гармония, незамыленные интервалы в мелодии – на это ухо мгновенно реагирует. Из последних альбомов зацепил Oren Lavie из Израиля, голландка Chantal Acda. Исландских композиторов Jóhann Jóhannsson и Ólafur Arnalds я довольно часто слушаю в последнее время. Из вечного – Дэвида Боуи, особенно его предсмертный альбом.
- Аналогичный вопрос про литературу ? Кто твои кумиры и почему?
- Из современников я выделяю Джонатана Франзена, американца, который пишет длинные семейные саги. Выдающийся уровень литературы. И есть еще один хороший американец, Джонатан Летем, не так давно два его романа прочитал. Последний прекрасный образец русской прозы – сорокинская «Метель», а ей уже семь лет.
- Зачем твоим почитателям нужно прийти 2 июня в нижегородский кинотеатр «Рекорд»? Чем собираешься их удивлять?
- Ой. Удивить публику сегодня непросто. Тем более, что я не раз на публике читал свои сказки. Правда, кое-кто говорит, что я недурственно их читаю, - поэтому почитаю немножко сказок, кстати, прочту одну, что не вошла в сборник. Собирая сборник, я несколько сказок оставил за бортом. Не то, что они совсем никудышные, но как-то не вписывались. Но если случится новое издание сказок – вставлю их как бонусы…
Заглавное фото - из личного архива Вадима Демидова
